Трейлер

Зверство ради зверства

Никогда и ни за что, даже за деньги, не смотрите дебютный фильм Тома Клэйна The Great Ecstasy of Robert Carmichael.

Умышленно опуская все острые углы, вкратце: про то, как подростки из английской глубинки бросают объедки, шатаются, пьют, выкрикивают липкие скверные слова, падают душой ниже пят, прогуливаясь без дела под перманентными облачками. Это даже не кино, сколько плевок - неуклюжий, бестолковый, но вызывающий реакцию рвотного ужаса. Этакая неприятная слизь на пленке. Но фильм прелюбопытнейший, местами, страшно сказать, совершенно замечательный. Такое немного ученическое подражание Стэнли Кубрику и его «Заводному Апельсину» от человека, который очень хочет быть Ханеке, но выбирает для этого медитативный ритм и тягучую манеру Ван Сэнта. Как чисто технически снято - все эти завораживающие планы, прожилки черных ветвей в небе, как камера всякий раз упирается невидящим взглядом в беззначную даль - это в тысячу раз тоньше той задуманной дешевой провокации в конце. Впрочем, ни за что и никогда. Ну если только хотите, чтобы вас за полтора часа вывернули наизнанку, а все остальное (Martyrs, Irreversible, Funny Games, Ex Drummer, etc) уже посмотрели.

Kabal

Невыносимая жестокость

Серые будни невесть какого городка Британии, снятые на фоне серых бетонных плит и гальки понурого пляжа, где свинцовое небо сливается со стальной волной прибоя, придавленное угрюмым звучанием виолончели, стонущей меж ног задумчивого Роберта Кармайкла.

Мир подростковой тусовки, такой же серый и однообразный, расцвечивающийся лишь в моменты озаряющего эффекта очередной дозы «колёс» или вдыхания млечного пути героиновой дорожки.

Том Клей пилит по давно проторенному пути, пытаясь своими приёмами притереться не то к Ван Сенту, не то к Кубрику. Но от Ван Сента здесь только музыкальный подклад, а глубиной кубриковского «Заводного апельсина» даже не пахнет. Это корки от апельсина, причем высохшие. Заскорузлые, корявые и отталкивающие, что позволяет поставить творение Клея в один ряд со «Шпаной» Менхая Xада.

Может показаться, что Клей пошёл дальше, снял откровеннее. Но это иллюзия. Клей снял всё тот же уличный бардак, засеянные грязной речью встречи. Клею очень хотелось оказаться смелым, но он струсил. Потому, что ему, по большому счёту, нечего было показать.

Показывать пытается оператор, стремящийся своими общими планами нагнетать отчуждение и одиночество людей в пустоте бескрайних просторов, а режиссёр натужно приседает, надеясь совершить отчаянный прыжок из грязи...

Не получается. Потому, что в арсенале Клея есть только один аргумент - шок. Отвратительный натурализм извращения и насилия, который нужно беречь до самого конца. Поэтому в середине фильма Клей не пускает камеру посмотреть на яростную оргию, разогревая воображение зрителей сливающимися воедино криками жертвы и техно-ритмами от доморощенного диджея.

Клей понимает, что, заглянув внутрь, зритель, хлопнув дверью, вылетит из зала, стараясь забыть об увиденном поскорее и навсегда. А так - ещё сорок минут надежды, досидев, всё-таки увидеть проросшую мысль авторов картины.

Однако вместо этого - тот самый плевок Клея, беспощадно погружающий камеру в отвратительный разгул порока и жестокости, безжалостно иллюстрирующий завтрашние криминальные сводки, рапорты полицейских и отчёты патологоанатомических экспертиз.

Кем был Роберт Кармайкл? Кем стал этот разрушившийся мальчик? Вы об этом думаете? Том Клей думает, что здесь он затмил титанов. Мне же кажется, что он сильно пукнул и надо срочно проветрить помещение.

gordy