Трейлер

«Море не знает милосердия, не знает иной власти, кроме своей собственной.» Герман Мелвилл, «Моби Дик».

Этот фильм надо смотреть на большом экране и с хорошей акустикой, громовые раскаты звуков волн которой будут пробирать зрителя с головы до ног. Скажут, дескать, так можно сказать про все что угодно. Не совсем. Но Левиафана надо смотреть именно в кинотеатре. После фильма вас будет шатать еще несколько часов, будто бы фильм вы посмотрели на палубе, а не в уютном мягком кресле.

До премьеры фильма Кастена-Тейлора было известно только то, что француз привез документальное кино про рыбную ловлю.

Мне вспомнился момент из американсокго криминального сериала «Семья Сопрано», где бывший глава Семьи, дядя Джуниор, которому уже далеко за семьдесят, сидит дома и смотрит канал Дискавери. Идет передача про луговых собачек. Вдруг дверь квартиры открывается и к дяде заходит его племянник Тони. Тони садится рядом с дядей Джуниором и они вместе сидят и смотрят, как луговые собачки бегают по прерии и играют друг с другом. Они смотрят в телевизор молча, и потом дядя говорит: «Это луговые собачки». Пауза. А потом добавляет: «Черт бы их побрал...».

Фильм «Левиафан», конечно, не о луговых собачках. И даже не о рыбах в океане.

Левиафан - это Искусство с большой буквы. После него смотреть документальное кино по Discovery, National Geographic или по Первому Каналу не представляется возможным. Потому что бесконечные передачи про жуков, лепящих из коровьего дерьма домики, негров, добывающих алмазы в ЮАР или коралловые рифы, возле которых собираются любители сёрфинга, не могут относится ни к искусству, ни к чему-либо хоть как-то с ним связанному. До маразма спокойные передачи про луговых собачек или мыльные оперы про несчастную любовь Хуана и Марии формируют очень серьезный дискурс из-за того, что люди, смотрящие их, - жены, матери, старики, оказывают посредством телевизора сильнейшее влияние на окружающих их людей. Поэтому такие вещи, как художественные сериалы, вообще нуждаются в отдельном исследовании. Но это не тема этой рецензии.

В «Левиафане» нет никакого голоса за кадром. Лишь телевизор в рубке капитана и редкие фразочки моряков. В «Левиафане» нет намека на мораль, на философский смысл: все, что зритель видит в фильме - это блестящая работа оператора, снимающего процесс рыбной ловли. Все, что при этом придет в голову зрителю, останется на его совести.

В кино могут сидеть разные люди. Одни придут туда поесть попкорна и посмеятся с друзьями. Другие придут посмотреть новую работу любимого режиссера. Будет сидеть и кинокритик в блокнотиком в руке. Есть в каждом кинотеатре и те (хотя становится их все меньше), которые придут просто тихо (или не очень) посидеть на заднем ряду. В конце-концов, в кинотеатр можно прийти и с собокой, которая будет просто пялится в экран проектора и гавкать на цветные вспышки и громкий звук колонок.

Каждый зритель видит свою картину. «Объективности не существует», говорил авангардист Малевич, -«каждый человек суть субъект и воспринимает мир по-своему».

Что в картине увидят люди, у которых в душе занозой сидит экзистенциальное вопрошание о смысле?

Во-первых, как уже было сказано, операторская работа. С самого начала фильма, Левиафан как будто проглатывает камеру, выплевывая ее лишь в конце, и то, туда, где ей самое место - в открытый океан. Весь фильм камера выступает неким молчаливым наблюдателем - то обычным моряком, то человеком, случайно попавшем на корабль и ловящим на себе укорительные взгляды бывалых моряков, то дохлой рыбой, скользящей по палубе, то птицей, сидящей на носу корабля, а то и просто зеркалом, наблюдающим за курящим толстяком в грязном переднике.

И со всех этих ракурсов виден явный механицизм происходящего: со спокойными лицами и с чуть менее спокойными движениями, моряки ловят и чистят рыбу. Тонны, тонны рыбы каждый день приносит один такой корабль. Сколько таких кораблей добывают тонн рыбы в год - счет будет идти на тясячи и тясячи. Механицизм реальности - первое, на что явно указыает документальное кино. В бывалые времена, человек приходил в мастерскую и заказывал себе роскошный шелковый камзол, темно красного тона, с искуссной мастерской выделкой, который кройщик сшил бы специально для него. Каждая сабля, выкованная провансальским кузнецом была «вещью в себе», произведением искусства, предназначением которого было отнюдь не висесь на стене, но ловко рубить сарацинские головы. Постепенно, количество возабладало над качеством. Если Бог создал этот мир Словом, то Сатана создал человечество Числом.

Нет на земле подобного ему; он сотворён бесстрашным; на всё высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости.

[Иов.41:25-26]

Левиафан - так в Библии названо страшное чудовище, описанное в Книге Иова. Сейчас образ воспринимается скорее аллегорически (хотя в Псалтыри и в Иове он упоминается как живой) и представляется в виде бесчувственного механического чудовища, которое ассоциируется с Сатаной. «Левиафан», начиная с opus magnum Томаса Гоббса и заканчивая современной black metal группой, является излюбленным названием страшного зла, механизма, пожирающего людей.

Такие фильмы как «Левиафан» режиссера Люсьена Кастена-Тейлора возвращают зрителям настоящее документальное кино, показывающее реальность не только наглядно, беспристрастно и по-режиссерски профессионально, но и аллегорически и метафорически - бросая взгляд в ту же сторону, в которую смотрят те редкие одинокие души, которые еще пока вопрошают о смысле в искусстве кино.

hel1ch