Оставив монастырское служение, молодой учитель отправляется в умирающую деревню постигать истины мирского бытия, путано объясняя завучу своё удивительное решение искать правду жизни там, где сама жизнь истекает последними каплями долготерпения, с которым селяне мыкаются от неурожаев, пропадая в хмелю или, бросив всё, устремляются в шумные города, готовые на всё и за дёшево.

Завуча злит раздражающий наивностью турист, но уставшая учительница видит в нём свой последний шанс расстаться с ежедневной рутиной, и что-то даже начинает между ними складываться, оставаясь сопровождением другой части, где вредные девчонки гнобят странную одноклассницу, чьё беспробудное молчание остаётся долгой, а для учителя и вовсе неразрешимой загадкой, окружённой для зрителей мистикой близлежащего леса, где, разговорившись, девочка играет с сердитым мальчишкой, считающим себя хозяином заросших холмов.

Поведение постороннего остаётся загадкой, как и общение девочки с мистическим лесным обитателем, ради чего выстроен непропорционально расчленённый сюжет, где разочаровывающе невнятными остаются личные мотивы взрослых, но справедливо удерживается в секрете нынешняя и прошлая жизнь детей, скрывающихся от того самого «настоящего», познать которое стремился бывший монах, по чему возникающих параллелях, даже не глядя в титры, можно определить европейскую идентичность Пола Спурье, проявляющуюся в психологии и интонациях, четко определяющих его жизненный ориентир.

Манера и стиль заключены в культурологических свойствах этой картины, освещённой гуманистической мотивацией режиссёра, обращающегося к социальной проблематике под прикрытием драматического триллера, эмоционально и визуально подавляющего существование и ценность других действующих лиц, также переживающих кризисный момент в своей жизни, когда приход и уход являются зеркальным проявлением нового начала, которое наиболее эмоционально в постижении девочки, а не её взрослых учителей.

Режиссёр прикован к детской истории, украшая её яркими кадрами видовых и портретных съёмок, а мастером на все руки, с камерой и монтажными ножницами выходит один и тот же человек, выплёскивающий свой душевный порыв в молчании тёмной ночи или в костре багрового заката, взволнованный одной лишь этой судьбой, где фантазия является симптомом неизжитой боли, а вспомнить всё — значит её избежать.

gordy