Его никто больше не видел

Фильм начинается с глобального противоречия и им же заканчиваетя, не говоря уже о том, что он, если честно, полностью построен на сих составляющих хорошего авторского кино.

Рок «н Ролл здесь приобретает необычайную приягательность: вырываясь из засаленных инструментов и ленинградских ртов, он живо разливается по злачным помещениям и, прорываясь сквозь удушливые пары алкоголя и сигаретного дыма, ударяясь об обшарпаные стены, медленно, но верно попадает точно в цель, таким образом, что хоть сейчас поезжай в Мемфис.
Джим Джармуш, пожертвовав, поклонникам на радость, своим светлым ликом, идеально вписался в местный антураж, добавив тем самым картине лишнюю пару квадратных баллов, а зрителям - мысль в голову, что в кинематографе пора выписывать штрафы за чрезмерно отменный стиль.

Особого внимания, конечно же, заслуживает сцена с угощением собачки, которая послужит назидательным уроком для многих безымянных проидох, добрая часть из которых не знает ни единого слова из Словаря Добродетели.

Для тех, кто не понимает, что делать с замерзшим в Сибири другом и давно ломал голву над тем, как выучить английский в самолете, данная картина станет настоящим откровением.

9 из 10

Gunman Ras

Все это рок-н-ролл

Сумасшествие начинается сразу... в Тридевятом Царстве, а именно, где-то в советской заснеженной Сибири, некий «правдоруб», говорит местной группе горе -музыкантов, именующих себя «Ленинградские ковбои»:

«Не музыка, а дерьмо. Езжайте в Америку. Там любят слушать всякое дерьмо»

... И ведь поехали, вернее полетели рейсом на Нью-Йорк. Музыканты-неудачники с адским коками на головах, умопомрачительно длинными носами у ботинок, и невозмутимым деспотом руководителем, в шубе из неведомого зверя, подбитой кумачом. Попутно отказав в компании, парню Игорю с шизой, и без соответствующей прически, но прихватив гроб, с замерзшим другом ("производственная травма»). Красные Элвисы, учат сносно английский язык, на борту самолета, но по прилету в Америку, оказываются ненужными и по рекомендации, едут в Мексику, дабы выступить на свадьбе и подзаработать денег. Деспот менеджер Владимир, третирует своих подопечных, кормит их свежими луковицами, а остатки своего ужина в ресторане, отдает бродячей собаке, таким образом, воспитывая в своих подопечных волю к победе. Что в общем-то и происходит в итоге.

Таков сюжет гротескно- галюциногенного фильма - путешествия, хулигана-меланхолика, от финского кинематографа - Аки Каурисмяки.

Загадочный и непознанный (в былые времена) Аки Каурисмяки, почему то всегда казался мне японским автором постновой волны, но при ближайшем рассмотрении оказавшись скандинавом, все таки оставил, для меня, в своих работах, флер тонкого восточного повествования. Возможно влияние Куросавы, или дань житейским притчам Одзу, нашло отклик, в работах финского мэтра, некий грустный цинизм Каурисмяки-режиссера, показывающего, изнанку жизни (а не глянцевую обложку), и избегающего сюжетного клише.

«Ленинградские ковбои едут в Америку» - фильм-цирк, фильм-буффонада, где тонкая и гремучая смесь гангстерско - приключенческого, мило уживается с комедией абсурда (возможно отсюда «растут ноги» тарантиновского безумия). Здесь чувствуется прелестный реверанс в сторону джармушевского «Вне закона» и параллель с его же «Таинственным поездом». В этом фильме не нужно искать метафор, он совершенно прост, и от того прекрасен. В нем вы найдете и скромное обаяние пролетариата, совершающего марш - бросок в светлую жизнь, и нео-одиссею на кадиллаке (проданным, героем Джармуша, по имени Слоу), которая происходит медленно неспешно, как будто в заторможенности, сменяющаяся буйным весельем. Такой вот психоделический трип через одноэтажную провинциальную Америку в Мексику, с остановками в местных злачных барах, где на первое место вырывается, неведомый ранее рок-н-ролл. Нечто новое для ковбоев, и познанное исключительно в Америке.

Этим фильмом, Каурисмяки, в очередной раз, открывает зрителю новую Вселенную. С ржавыми заводами бескрайними полями, безмолвными чудаками играющими рок-н-ролл для бедных. Где вполне сносно соседствуют, невыносимая легкость тяжелого бытия и убаюкивающее уныние со счастливым концом, в котором становится, ясно, что свобода неизбежна. И где молчаливые диалоги, романтика без романтики - неразгаданный парадокс Каурисмяки.

Olga Pavlova