Трейлер (Youtube)

Трейлер (Кинопоиск)

Кинофестиваль «68-й Каннский международный кинофестиваль»
Номинации: Особый взгляд Каннского кинофестиваля

Кинофестиваль «48-й Международный кинофестиваль в Ситжесе»
Номинации: Лучший фильм - программа Панорама

Реквием по Королевству

Солдаты спят мертвецким сном на больничных койках. Разбудить их невозможно. Иногда они ненадолго просыпаются, но лишь для того, чтобы снова уснуть. Во сне воины сражаются за королей прошлого, в их нескончаемой битве, подстегиваемой враждой длиною в вечность. Родные могут общаться со спящими только посредством женщины-медиума, та, в свою очередь, может провести родственников маршрутами сновидений пленников Морфея. У солдата по имени Итт нет родных. Ухаживать за ним некому, но есть доброволец, желающий помочь. Женщина-инвалид, для которой Итт становится едва ли не сыном. Однако, история далека от тонкостей психологического усыновления. Главным героем картины является локус: Таиланд. Таиланд прошлого и Таиланд настоящего. «Кладбище блеска»- это то, что открывается взору бодрствующей женщины. То здесь, то там ее взгляд натыкается на черепки «былой роскоши», вдребезги разбитой то ли по причине неизбывной склонности человека к вандализму, то ли естественным образом дрогнув от топота стремглав мчавшегося времени. Топографии сна и реальности совпадают. Где женский взгляд фиксирует разбитые статуи Будды на голой земле, там затуманенный взор медиума видит роскошные покои королевского дворца. Кто из двух героев спит, а кто бодрствует, остается загадкой. «Мне кажется, я сплю»- говорит уставшим голосом хромая Джен- но я хочу проснуться». Итт, в свою очередь, учит ее хитрости: если хочешь пробудиться, открой свои глаза как можно шире». В финальных кадрах Джен следует его совету: смотрит на нынешнюю родину, вытаращив глаза, что есть силы. Но реальность не дрожит под ее напором, не спешит трансформироваться в былое великолепие. Таиланд настоящего едва ли гипнотизирует своей прелестью. Кажется, что эта битва окончательно проиграна.

В контексте фильма сон можно интерпретировать, в частности, и как способ защиты от травмоопасной реальности, естественной отстройкой восприимчивого организма от источника боли. Но совершенно не случайным образом в картине фигурирует сцена в кинотеатре, ведь что есть киносеанс, как не просмотр чужих снов, и что есть кинозал, как не утроба, защищающая своих гостей от окружающей действительности. Все, что призвано развлекать и отвлекать, так или иначе, создано по образу и подобию сновидения.

Вязкость повествования, как характерное свойство фильма, не только схожа со сновидческим дурманом, но и с качеством, таящимся в самой механике жизни, в которую мы, не в пример режиссеру, отказываемся вглядываться, презрительно называя это «бытовухой». Именно через тривиальные явления, через обыденность, гипнотизирующую автора, ему и удается рассказать свою мистическую историю, и когда в какой-то момент, при таких же банальных обстоятельствах, героине Джен являются духи из храма, это ни коим образом не рушит конструкцию фильма, так как именно банальность, как белый фон, способна вмещать в себя самые парадоксальные явления.

Увлечение Вирасетакуна текстовой составляющей, элементами сторителлинга, приводит к интересному эффекту: мир сновидения раскрывается, как бутон цветка, исключительно в вашем воображении. Он не подменяет собой визуально репрезентированную реальность, скорее, дублирует ее, как фантом, тянется за ней тонким шлейфом. Такой прием напоминает современный театр: пустая сцена-стул-актер- звучащий текст. Насколько важен для режиссера звук, становится ясно, если всмотреться, а вернее, вслушаться в самое начало картины и в ее финал. Звук опережает первый кадр фильма, равно как звук продолжает существовать после того, как экран погас. Складывается впечатление, что в представлении режиссера звук является значительно более достоверным ориентиром реальности, нежели картинка. То, что услышано, оказывается более существенным, в пику эфемерности своей структуры, нежели то, что увидено.

Интересная метафора предшествует финальному крупному плану героини Джен: дворовые мальчишки играют в футбол на развороченном экскаватором поле. Мяч летает между рытвинами и земляными насыпями, как живое воплощение того, что жизнь всенепременно проложит себе путь в новых обстоятельствах, адаптирует любые реалии под свои нужды. Таким образом, финальные аккорды в исполнении Вирасетакуна хоть и слабо, но все же дышат оптимизмом. По крайней мере, надеждой на то, что все рано или поздно образуется.

Roma Nova

Непостижимая вирасетакулщина, или истина где-то рядом...

Фильмы Апитчатпона Вирасетакула всегда отличаются нестандартностью и причудливостью, что обусловлено своеобразием его киноязыка, основанного на чувствах, ощущениях и воображении. Тайский режиссер-новатор, игнорируя традиционные законы кинематографической истории, гнет свою линию, построенную на бессистемности и метафорических кодах, которые порой не поддаются расшифровке. Благодаря такому стилю, он получил мировое признание и не раз покорял Каннский кинофестиваль. Поэтому, сняв новую картину «Кладбище блеска», Вирасетакул не изменил себе и не свернул с пути, выстланного золотыми пальмовыми ветвями.

«Кладбище блеска» - это не просто высокохудожественная картина, а натуральный двухчасовой гипнотический сеанс, с помощью которого можно проверить свою гипнабельность и определить тип восприятия, так как Апитчатпон постарался угодить всем. Визуалов привлекут его игры со светом и цветом, редкие, но меткие наплывные переходы от кадра к кадру и красота природы. Аудиалы вдоволь порелаксируют под пение цикад, шелест листьев, плеск воды и монотонный шум потолочного вентилятора, ведь именно из этих звуков соткана музыкальная основа картины. Кинестетики смогут ощутить некоторые моменты фильма, даже пропустить их через себя, а вот дигиталам придется сложнее всего, потому что происходящее на экране не порадует их логичностью и здравым смыслом, но зато будет над чем подумать.

Лейтмотивом «Кладбища блеска» является сон, причем это не просто сюжетная идея, а сама сущность фильма, его квинтэссенция, отражающаяся в меланхоличном поведении персонажей, вялотекущем повествовании, спокойной атмосфере, продолжительных фиксациях на одном объекте и статической съемке. Конечно, камера иногда двигается, но делает это нехотя, словно сомнамбула и только лишь для того, чтобы запечатлеть скрытую ранее деталь. Не уделяя должного внимания истории, умелый манипулятор Апитчатпон всеми силами старается убаюкать зрителей, ввести их в транс, отчего и возникает ассоциация с гипнотическим сеансом. Таким образом, режиссер наполняет картину эфемерным смыслом и полисемией, с помощью которой ему удалось сформировать, как минимум четыре концепции сна: сон - болезнь, сон - пацифизм, сон - настоящая жизнь и сон - загробный мир.

Сон - болезнь

Не так давно, в СМИ крутилась информация о том, что в одной из деревень Казахстана люди подверглись сонной болезни. Они могли заснуть неожиданно, прямо на ходу и пробыть в царстве Морфея больше суток. Было много споров, связанных с причинами возникновения этой аномалии, но ученые так и не пришли к общему знаменателю. Одни считают, что все дело в массовой истерии и депрессивной атмосфере, а другие видят корень проблемы в заброшенных урановых шахтах... В «Кладбище блеска» демонстрируется похожая ситуация, правда нарколепсией страдает не целая деревня, а только солдаты. Возможно, все дело в секретных раскопках, ведущихся недалеко от временного госпиталя, которые могли спровоцировать высвобождение некоего газа, но тогда пострадала бы вся деревня...

Сон - пацифизм

Здесь вполне уместна фраза - «Я добрый, когда сплю зубами к стенке». Вирасетакул высмеивает милитаризм и жестокость, приравнивая сон к психосоматическому протесту против насилия, или пацифизму, ведь если солдаты спят, то и воевать некому. Стремясь наполнить картину добром, бескорыстием и состраданием, режиссер показал дружбу, близкую к платонической любви, возникшую между волонтеркой, страдающей синдромом короткой ноги и солдатом-нарколептиком, за которым она ухаживала... На планете сейчас много горячих точек и очагов напряжения, поэтому было бы здорово, если бы все воюющие люди неожиданно уснули, а проснувшись, забыли о вражде, или просто не захотели ее продолжать и спокойно разошлись по домам. Эх, мечты, мечты...

Сон - настоящая жизнь

Стирая границу между сном и бодрствованием, режиссер, уступая место недосказанности, выстраивает незаметные переходы от одного состояния к другому, вероятно, намекая на то, что засыпая, человек просыпается, а просыпаясь - засыпает. Тем самым, Вирасетакул дает понять, что мир сновидений для него сродни реальности, точнее жизни в одной из тайских провинциальных деревень, символизирующей собой сомнамбулу, или призрака, готового в любой момент кануть в Лету. Кроме того, показанная провинция с царящим в ней запустением, унынием и одиночеством, навевает воспоминания о городке Макондо из «Сто лет одиночества»...

Сон - загробный мир

В процессе повествования возникает мистический компонент, когда становится известно, что школа, в которой располагается временный госпиталь, стоит на месте кладбища древних королей, так сильно враждовавших при жизни, что даже смерть не смогла унять их воинственный пыл. Продолжая сражаться в загробном мире, короли вынужденны постоянно пополнять свои войска, вот и призывают солдатские души на помощь. К сожалению, режиссер не показывает этот мир, а лишь схематично описывает его, апеллируя к зрительскому воображению.

Говорить о всех выкрутасах и скрытых смыслах картины можно бесконечно, но что-то все равно останется за гранью понимая, как, например, неожиданная сцена-обманка с изображенным в ней облачным небом, оказавшимся отражением на воде, по которой неожиданно проплыло нечто, похожее на инфузорию-туфельку. В голову к режиссеру не залезешь, следовательно, придется нанимать специалиста, умеющего переводить с вирасетакулного на человеческий, или додумываться самостоятельно.

Леоник